Михаил Жванецкий: 20-ка блестящих цитат о демократии и о жизни вообще Июн 21, 2016
Есть три пути развития: стоять на месте, лежать на месте и наш — лежать на правильном пути.
Что хорошо в России — все живут недолго, сволочи в том числе, поэтому весь вопрос в терпении.
То, что при демократии печатается, при диктатуре говорится. При диктатуре все боятся вопросов, при демократии — ответов. При диктатуре больше балета и анекдотов, при демократии — поездок и ограблений. При диктатуре могут прибить сверху, при демократии — снизу, при порядке — со всех сторон.
Украинцы и грузины, как молодожены, — хотят жить одни. А россияне, как родители, — хотят жить с ними.
Чиновник! Всегда помни, что ты взяточник! Тебе потом напомнят, но поздно будет… Бизнесмен, всегда помни, что ты мог тихо уехать из этой страны. Когда тебе об этом напомнят — хрен ты оттуда уедешь… Политик, всегда помни: наши люди пьют из чувства протеста. Как только пить перестанут, ты не спасешься!
Самая страшная месть — это прощение.
Твой ребенок — первый человек, который от тебя полностью зависит, а ты не сможешь им руководить.
Есть свидетельство о рождении. Есть свидетельство о смерти. А где свидетельство о жизни?
Если на одну чашу весов положить случайные связи, а на другую — хороший коньяк, я бы выбрал… Постой, а зачем их класть на разные чаши?
Я был здоровым и думал: умру, когда захочу. А теперь понял: меня могут и не спросить.
Пьеса закончилась на час раньше спектакля.
Отец говорил мне: не спеши — и все сбудется. Все сбылось — я уже не спешу.
Это аптека? А против детей постарше у вас есть что-нибудь?
У тебя диабет, тебе нельзя сладкого — оставь эту женщину!
Когда уходит любимый человек, говорят: «Время лечит». Но когда оно вылечит — уйдет и время.
За что я вас люблю, киевские зрители, так это за полное взаимопонимание, потому что ничего страшнее нет того, когда муж ходит за женой и умоляюще говорит: «Ну я же пошутил…» Всё, кончилось золотое время, в стране всё за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают. По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда — не связываться, главная задача церкви — не ввязываться. Суд, церковь и народ полностью отделились от государства, учителя отделились от учеников, милиция отделилась от воров, врачи отделились от больных, всё, спросить не у кого.
На экране непрерывно стреляют, любят друг друга в крови, в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи. Секс полностью отделился от любви, на свадьбах под крик «Горько» уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнёрами, объятия называются позой, поцелуй называется началом игры, женихи и невесты исчезли как класс, среди венерических болезней самая редкая — беременность.
Остальное нормально. Москва сверкает, Одесса хорошеет, Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В правительстве вяло идут дебаты когда давать пенсию — с 60 или с 65 (это при средней продолжительности жизни в 57). Во время эпидемии гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного поцеловать начальника.
Радиации у нас никто не боится — считается, что умереть от неё мы просто не успеем.
В магазинах всё есть, только кому это всё есть? Начиная с 17-го года, едят только «новые русские».
Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов в песнях — в сто раз меньше. Приятное новшество — пение под фонограмму: любимый певец прилетает на гастроли, но голос с собой не берёт.
То, ради чего собрались, не происходит, хотя и рот открывает, и на нас кричит, мол, не вижу ваши руки, не слышу аплодисментов, «браво» не слышу… «Вяло! — кричит он на нас, — вялые вы!». Это мы-то в зале вялые? «Не слышу вас!» — кричит. Это нас он не слышит, как будто мы поём. Но в конце концов он добивается нашего звучания, так что фактически это мы выступаем под его фонограмму.
Все газеты пишут о том, как вести себя в постели, как будто мы из неё не вылезаем, хотя прохожие на улицах есть. Все советы как спать-переспать, и никаких советов как жить. В результате: как ограбить банк — знает каждый россиянин, как сохранить там деньги — не знает никто.
Так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины наоборот — раздеты ярко и броско, делают для этого всё, потом за это подают в суд.
Президент для всех загадка. Раньше была загадочная страна, потом загадочный народ, теперь загадочный президент… Умом никого из них не понять. Тут надо чем-то другим думать, чем — мы ещё не подобрали.
Сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Литературы нет, учебников нет. Рассказать об этой жизни, как об этой новой водке: когда она даёт в голову — перестаёшь соображать. В Москве пришли в новый ресторан, стали ждать официанта, он пришёл и принёс счёт. То есть так по-новому никогда не жили. Когда меня спрашивают: «Ты как по-английски?» — «Читаю свободно, но не понимаю ни хрена».
Что хорошо в России — все живут недолго, сволочи в том числе, поэтому весь вопрос в терпении. И всё же взамен мрачных и одинаковых появились несчастные и счастливые. И весь этот кипяток со всеми его бедами и загадками всё-таки больше похож на жизнь, чем та зона, где тюрьма, мясокомбинат, кондитерская фабрика и обком партии выглядели одинаково…
|